Причастие

У некоторых древних народов был обычай принимать хлеб и вино. И будто бы даже это употреблялось в некоторых мистерий. Например, в культе Митры, который был современником христианства, есть основания полагать, что это было воспринято от христиан. Но в то же время хлеб и вино у всех европейских народов всегда рассматривались как две основные составляющие человеческой жизни. Хлеб – это символ жизни, вино – символ радости. И Господь, утверждая это таинство, взял тоже хлеб и вино как символы жизни и радости.

Какое различие в понимании хлеба и вина в христианском таинстве и у древних народов? Там эти хлеб и вино были именно знаками и символами, и только. Никогда речь не шла, что будто бы, приобщаясь их, человек тем самым приобщается Божеству. Более того – тем более никогда не было речи о том, чтобы эти хлеб и вино были бы телом самого Божества. Христианское таинство здесь принципиально отличается от древних представлений.

Вопрос о таинстве Евхаристии, который с некоторого времени стал мучить богословов – как понять, что мы видим перед собой хлеб и вино, вкушаем это, ощущаем – и в то же время решительное утверждение Церкви о том, что мы причащаемся Тела и Крови Христовой?

Тысячу лет Церковь практически не знала этого вопроса. Была твердая вера, мы верим, что причащаемся Христа, а как и что – вопросов не было. Так нет, запад в своем рационализме и схоластике поставил вопрос – как это понять?

И вот во втором тысячелетии появляется новое учение, которого никогда не знала Церковь. Оно состояло в том, что с этим хлебом и вином происходит следующее. В хлебе и вине меняется сущность (субстанция) хлеба и вина на сущность Тела Христова, а акциденции (видимые свойства) остаются прежними. Это произошло в эпоху увлечения на западе Платоном и Аристотелем. У Аристотеля мы и находим, что в каждом предмете есть сущность (субстанция), а есть акциденция.

Поначалу это была мысль, никого ни к чему не обязывающая – в 9-м веке у одного из богословов западной церкви, что это происходит в Евхаристии – сущность меняется, а акциденции остаются. Эта идея впоследствии нашла свое развитие. И на Тридентском соборе КЦ во 2й половине 16-го века было принято постановление, по которому было решительно заявлено, что в Евхаристии происходит именно это. Так Тридентский собор закрепил это учение.

Фома Аквинский вообще дошел до следующих выводов: если сущность хлеба меняется на сущность Тела, то ясно, что это тогда живое Тело, а не мертвое. А что такое живое Тело? – Это же Сам Христос. – Значит, что делает священник, когда раздробляет Тело? – значит, он уже режет не хлеб, а режет Христа. И Фома заявляет, что в каждой Евхаристии происходит каждый раз «иммолацио Кристи», заклание Христа. Это как и у нас названия тоже приняты: копие, и раздробляется не Агнец, а Христос. А то, что мы не видим Христа при этом, то это Бог скрывает от нас, потому что мы не могли быть видеть тело и пить кровь, т.к.это противоестественно для человека, и поэтому Бог это скрывает. Т.е.нам кажется одно, а на самом деле это другое.

Это как была ересь докетов – что вам только кажется, что Христос страдал, умер, плакал, ел, пил – а Христос обладал плотью первозданного Адама. На самом деле же ничего такого не было, потому что Он не мог этого делать.

И здесь католицизм тоже впал в такую крайность – что это вам кажется, а на самом деле там Христос живой. При этом есть ряд историч.случаев, когда некоторым сомневающимся были подобные видения. Напр., интересный случай был с папой Григорием Великим Двоесловом, а точнее не с ним, а с его просфорницей, крой вдруг пришло в голову, как это Христос говорит, что это Тело Мое – ведь я сама это пекла! Какое же это тело? И вдруг у нее открылись глаза, и она видит в чаше закалаемого Младенца. Такие случаи в истории были, не знаю, много или несколько. И католич.богословы (затем это перешло и к нам) стали рассматривать эти случаи как доказательство того, что это действительно происходит.

Но хочу заметить, что в христианстве нет такого учения, что Христос-Младенец пострадал за нас. Вот если бы Ирод его погубил вместе с Вифлеемскими младенцами, это было бы еще допустимо, но этого не случилось. Христос пришел в полный человеч.возраст, когда добровольно, осознанно, с великими борениями и страданиями пошел на Крест. Здесь же видят Младенца закалаемого. Что это означает, в чем причина?

Просфорница действительно убедилась, что это истинное Тело. Но Господь каждому человеку в меру его умственного развития по степени его веры открывает истины веры соответствующим образом, т.е.применительно к данному человеку («ад хоминем»). Т.е.одно дело объяснять ребенку, другое – взрослому, одно – необразованному человеку, другое – профессору. Так и здесь – Господь открывает, что Евхаристия – не только хлеб и вино, и открывает сомневающимся соответствующим образом, видя душу человека.

Вот только каким образом м.объяснить эти факты. А истины о том, что Христос-Младенец закалается – нет.

Так вот, это католич.учение явилось новым учением, которого не знали св.отцы, и понятий таких тоже не было – субстанция и акциденция. Сама идея этого появилась в связи с философией Аристотеля. И это была попытка понять – как же мы видим хлеб и вино, а Церковь же учит, что это Тело и Кровь. И эта попытка выродилась в такую докетическую концепцию.

На востоке она долго не имела никакого значения, но затем, когда произошло падение Константинополя – мы и видим первое употребление этих терминов, только в 15-м веке, у патриарха Геннадия Схолария, который был под большим влиянием Фомы Аквинского. Затем в 17-м веке было специально два собора, посвященных Евхаристии (в Константинополе, 1639 г., и в Яссах, 1642 г.). Эти два собора занимались Евхаристией, и на них выражение «метусиа» (т.е.транссубстанциацио, пресуществление) – не имело никакого употребления. А впервые оно появляется после Геннадия Схоларии только в Православном исповедании восточных Патриархов 1645 г. (т.е.даже за три года перед этим был собор, а его не употребляют).

Итак, это концепция совершенно новая, имеющая своим происхождением католич.схоластику и католич.философию, которая затем под влиянием понятно каких историч.факторов стала проникать в православное богословие – как на восток, так и в Россию.

В журнале «Богословский вестник» за март 1904 г. есть письмо генерала богослова Киреева профессору Керенскому, где он пишет: «Я уже не раз имел случай указывать, что ни митр.Платон, (ни до начала (на самом деле – до конца) 30-х гг. минувшего столетия (т.е. 19-го столетия), ни митр.Филарет не сочли нужным вводить слово «пресуществление» в свои катехизисы». Кстати, в редакции митр.Филарета слова этого не было, его заставили внести в 1839 году обер-прокурор Протасов и члены Синода, несмотря на сопротивление митр.Филарета – «преложение или пресуществление». И вот уже начиная с этого времени это слово пресуществление вместе с этой католич.доктриной стало входить в русскую богословскую литературу, в наши догматические и литургические пособия.

Еп.Василий (Кривошеин) пишет в своей работе «Символические тексты в Православной Церкви»: «Как известно, текст катехизиса митр.Филарета, изданного в 1823-24 гг., дважды подвергался изменениям. В издании 27-28 гг., когда, впрочем, дело ограничилось заменой библейских и святоотеческих цитат на русском языке церковнославянскими, и в 1839 г., когда были произведены более существенные изменения в тексте по настоянию обер-прокурора Протасова в сотрудничестве с митр.Серафимом (Глаголевским) и др.членами Свящ.Синода». (Этот Серафим Глаголевский, кстати, много бед причинил и св.Игнатию Брянчанинову). «Нужно сказать, что «исправление» катехизиса в духе его большей латинизации и согласования с исповеданиями Петра Могилы и Досифея не всегда было удачным. Так, в этом издании 1839 года к слову «прелагаются» (о Св.Дарах) было добавлено «или пресуществляются». Правда, затем слово «пресуществление» объясняется со ссылкой на исповедание Досифея в православном духе в смысле непостижимого и действительного преложения. Тем не менее, можно только жалеть о внесении в катехизис этого чуждого православному преданию схоластического термина». И далее: «Еще более неудовлетворительно для православного сознания изложено учение об искуплении в понятиях бесконечной цены и достоинства Крестной Жертвы и совершенного удовлетворения правосудию Божию». Иларион Троицкий тоже затем возмущался и писал – когда же мы выбросим это учение о заслугах и об удовлетворении?

Хомяков, когда узнал о транссубстанциацио, отреагировал на это оч.жестко – он назвал это атомистическим чудом (там что, атомы меняются, что ли?) Мы бы сейчас сказали иначе – химические элементы меняются? Что, например, углерод превращается в золото, что ли? И было множество кощунствующих атеистов, которые проводили химические и физические анализы Св.Даров, и потом торжественно заявляли – смотрите, как были это хлеб и вино – так и остались ими же!

Кстати, в этом есть некий резон. Когда вы, например, спросите: что вы подразумеваете под сущностью? – Мы не знаем. – И что тогда вы утверждаете? Вот я вам скажу: «кырлик», вы меня спросите, что это такое, а я скажу: «Не знаю». Тогда что же утверждать? Это получается, что когда Тридентский собор утвердил, то они сами не знали, а теперь — наука утверждает, что она знает сущность любого материала. И вот те элементы таблицы Менделеева, они что, меняются? – Нет.

Католич.доктрина – это доктрина «превеществления», т.е.все внимание обращено на то, что меняется именно вещество. Они самое главное увидели в изменении вещества, в изменении материи. Забыли, что таинство совершается совсем в другом.

Сущность всех вещей материального мира одна. Но «Дух Святой отличен от единства тварного бытия» (Афанасий Великий). И Тело Христа ничем не отличалось от нашего тела, и группа крови у Него была та, что имеют миллионы и миллиарды людей. Не в этом дело. Но Тело Христово было соединено с Божеством – вот что главное. Вот в чем была его спасительная сила, а не в теле самом по себе.

Кстати, и наше тело, и Его, и хлеб и вино – обладают одной и той же материальной сущностью. Никаких отличий тут нет, если говорить о какой-то «сущности». А нам предлагаются идеи совершенно новые, пришедшие к нам с запада, носящие какой-то докетич.характер и превращающие таинство в какое-то материальное изменение, в какую-то магию, алхимию.

Итак, учение о трассубстанциацио – оч.позднее, и его не знали в восточной Церкви почти до 17-го века. Кстати, на востоке до Тридентского собора учение о транссубстанциацио пропагандировал участник Флорентийского собора Виссарион, еп.Никейский – это отступник, который впоследствии стал кардиналом католич.церкви. А затем его разделял Геннадий Схоларий. Православие же не знало этого учения, оно совершенно новое.

Ириней Лионский пишет: «Как хлеб, взятый от земли, после призывания нами Бога уже не есть обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей — из земного и небесного — так и тела наши, принимая Евхаристию». Т.е.нет речи ни о каком физическом изменении речи нет.

Иоанн Дамаскин: «…так и хлеб общения — не простой хлеб, но соединенный с Божеством. Очищаясь, мы соединяемся с Телом Господа и Духом Его и делаемся Телом Христовым». В каком смысле? – я однажды спросил одного человека: так что же, вы считаете, что когда мы причастимся – это уже не наше тело, а наше тело изменилось в Тело Христово, и группа крови та же, и физические свойства? – и ответ меня потряс: «Да». Я, правда, не стал говорить, что Франциск Ассизский тоже почувствовал себя «совершенно превращенным в Иисуса».

Феодорит Кирский: «Назвав Телом хлеб и снова самим собой назвав вино, Он удостоил видимые символы наименования Тела и Крови, не прелагая природу, но преложив к природе благодать».

Макарий Великий: «И Жизнь, говорит евангелист, была свет человеков, как и Господь сказал: Если кто не будет есть плоти Моей и пить крови Моей – не будет иметь жизни вечной. Но мы не должны, братия, мыслить это телесно и вещественно, как многие ученики, слышав слово это, соблазнились, говоря: как может он плоть Свою дать нам есть? Ведь истинная плоть жизни, которую вкушают христиане, и кровь, которую пьют, есть Слово Его, и Дух Святой, и вселяется в Евхаристии хлеба, и освящает Словом и силою духовной, и становятся Телом и Кровью Христовыми. И все, говорит апостол, одним Духом напоены. Как и Господь сказал мыслящим сие телесно: Слова, которые Я говорю вам, суть дух и жизнь». Т.е.он отводит взор от того, будто бы происходят какие-то телесные изменения, а говорит, что мы вкушаем Слово, Логос, и Дух Святой – через этот Хлеб, потому что он соединен с Божеством Слова.

Иоанн Дамаскин: «И как в крещении, поскольку у людей обычай мыться водой и натирать себе тело маслом, Он сочетал благодать Духа с елеем и водою и сделал его банею пакибытия, так и, поскольку у людей в обычае есть хлеб и пить воду и вино, Он сочетал (т.е.соединил) с ними Свое Божество, и тем самым Он сделал их Своими Телом и Кровью, чтобы с помощью обычного и естественного мы оказались сверхъестественными».

Симеон Новый Богослов: «Да не воображают недостойно причащающиеся пречистых Таин, что посредством их просто так прилепляются и соединяются с невидимым Богом. Этого не будет с ними никоим образом, и никогда не будет! Потому что только одни удостаиваемые причастия Божественной Плоти Господней, Откровения, умным прикосновением невидимого Божества в умных очах и устах видеть и вкушать – познают, что благ Господь. Ядущие и пьющие не только чувственный хлеб, но и Бога вместе с тем в нем (т.е.в хлебе), в достойных чувствах, одинаковым образом питаемые одним (т.е.хлебом) – видимо, а другим (т.е.Богом) – невидимо. Они соединяются двойному по природам Христу двояким образом, становясь Ему сотелесными и сообщниками славы и Божества».

Т.е.всюду у отцов речь идет о соединении, а не о превращении.

Преп.Никита Стифат (ученик преп.Симеона Н.Богослова): «Что такое насущный хлеб, как не то, что он (хлеб) – единосущный с нами. А хлеб, единосущный с нами, есть ни что иное, как Тело Христа, Который стал единосущным с нами через плоть Своей человечности».

Т.е.Тело Христово, говорит он, единосущно с хлебом.

Св.Григорий Палама: «Сей хлеб является как бы некоей завесой скрытого внутри Божества». Он же: «Он (Христос) посредством сего хлеба даровал нам соединение с Ним». – как точно выражает мысль.

Прот.Иоанн Мейендорф дает такой комментарий к этим словам Григория Паламы: «Византийцы не считали, что в таинстве Евхаристии субстанция хлеба каким-то образом превращается в иную субстанцию Тела Христова, но видели в хлебе этом «тип», т.е.образец или отпечаток человечности, нашей человечности, которая изменилась в преображенную человечность Христову».

Проф.Николай Дмитриевич Успенский, проф.Ленинградской Дух.Академии, известный литургист, тщательный исследователь этого вопроса: «Церковное сознание принимало Евхаристический Хлеб и Чашу как истинное Тело и Кровь Христовы, но при этом не исключало их естественной природы. И словами «преложив Духом Твоим Святым» Златоуст только указывал на восполнение этих Даров Божественной благодатью, так что хлеб становился свободен уже от наименования хлебом, но стал достоин имени Тела Господни, хотя природа хлеба в нем осталась. Заметим, что и после Златоуста, в эпоху христологич.споров, общецерковное сознание принимало евхаристич. Хлеб и Вино как истинные Тело и Кровь Христову, не исключая их естественной природы».

Видимо, ошибка защитников католического учения, мне кажется, заключается в том, что они под словами «истинное» подразумевают материальное. Забыли, что Дух – вот первичная реальность. Сам Бог есть превысшая реальность прежде всего, а затем уже – материя. Более того, по своей материальной природе весь тварный мир единосущен.

Афанасий Великий: «Тело Христово имело общую со всеми телами сущность и было телом человеческим, хотя по необычайному дару образовался из единой Девы». В другом месте он пишет: «Дух Святой отличен от единства тварного бытия».

Поэтому какое значение имеет это «превращение» из хлеба в Тело, разве в этом суть дела? Мы причащаемся тех Божественных и спасительных свойств, которыми обладало Тело Христово, а не тех атомов и молекул, из которых состояло Тело Христово. Почему Хомяков и иронизировал, говоря, что католики верят в какое-то атомистическое чудо, которое будто бы происходит на престоле.

Кстати, ошибка этого католического сознания состоит в том, что они под реальным телом разумеют биологическое тело, и забыли о том, что, когда речь идет о таинствах Божественных, то прежде всего речь идет о духовной реальности.

Киреев-проф.Керенскому, о термине «пресуществление», Богословский Вестник, март 1904 г.: «Ни митр.Платон, ни митр.Филарет не считали нужным вводить слово «пресуществление» в свои катехизисы. Миллионы людей, стало быть, без него обходились, а теперь, стало быть, оказывается, что оно сделалось необходимым, и будто бы русские «богословы» так именно и думают. Нет, смею уверить почтенного В.А. (Керенского), что есть богословы, думающие иначе. Не странно ли предположение, делаемое сторонниками слова «транссубстанциацио», что два наших известнейших митрополита нового периода не знали и не понимали, чему именно следует верить каждому православному, чему должна быть обучаема православная паства, что есть вера, а что нет. И вот как, оказывается, они забыли о транссубстанциации, столь необходимой для правильного понимания таинства Евхаристии. Они, видимо, не понимали полезности и легкости метафизического объяснения таинства, придуманного глубоким богословом Пасхазием Радбертусом! У нас не хотят довольствоваться объяснениями старокатоликов, ссылающихся, между прочим, и на наши катехизисы, преимущественно потому, что многие не уясняют себе значения слова «духовность», которое (эти сторонники транссубстанциации) отождествляют его со словом «отвлеченность», т.е.нереальность. Для многих из нас реальной считается лишь материя. Где нет материи – там нет реальности, а есть лишь отвлеченность, лишь символизм. Отсюда – и стремление к материализации таинств, объяснимое именно желанием сделать его грубым, осязаемым. Тело Христово превращается в «мясо», о котором со слов Хомякова упоминает и преосвящ.Сергий (Страгородский). Вообще в статьях его (епископа) о транссубстанциации в Церковном Вестнике 1903 года вопрос поставлен чрезвычайно рельефно и верно. Преосвящ.Сергий конечно стоит на строго реальной почве. Он отвергает всяческий символизм в таинстве, но он далек и от его материализации, столь любезной многим богословам, забывающим реальную духовность таинств. Вкушая хлеб и вино, говорит он, мы веруем, что причащаемся Тела и Крови Христовых, но как это происходит – мы не знаем. Раздробляя своими зубами хлеб, мы не скажем, что раздробляем Тело Христово, что оно остается у нас в зубах. И ощущая в своем рту теплое вино, мы не решаемся подумать, что это теплота самой Крови Господней. Недаром в чине литургии диакон перед причастием говорит священнику: «Раздроби, владыко, святый Хлеб», хотя таинство уже совершилось. Преложение совершается духовно, Тело и Кровь Христовы остаются явлениями духовными и питают нас духовно».

И далее он говорит: «Хлеб и Вино суть истинно, действительно и существенно Тело и Кровь Спасителя – vere, realite et substantialite, прибавляя: sed non carnalite, но не мясо. Видите, выделите это «мясо» из вашей формулы, и мы с вами единомышленники, говорили нам старокатолики – а мы настаивали на этом католическом учении».

Наверное, это материализм какой-то, когда мы ищем всюду превращение, когда рассматриваем престол как алхимический котел, когда рассматриваем таинство как некую магию. Сказали слова – и что там, какая сущность, во что она превратилась?

И эти акциденции, видимые свойства – они реальны или нереальны? Если нереальны они все, это только нам кажется – тогда мы докеты. Если они реальны – тогда о чем идет речь? Значит, это и есть хлеб и вино?

Итак, вся суть в том заключается, не в том, что это хлеб и вино превращаются, а в том, что они так же халкидонски воспринимают Бога Слова, приобретают все свойства Божественные, спасительные, которые нам необходимы, а нам не физические свойства Тела Христова нужны, а те спасительные Божественные свойства. Поэтому, когда мы причащаемся, и когда хоть немножко человек кается, он ощущает действительно, чего он приобщается – неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно отныне этот хлеб и вино соединяются с Богом Словом, наитием того же Св.Духа – «преложив Духом Твоим Святым».

Источник: А.И. Осипов. Лекция по апологетике на 5 курсе МДС